Стихотворение М.Ю.Лермонтова «Завещание» написано за год до гибели поэта. Во многом оно типично для Лермонтова и иногда рассматривается как своеобразное предсказание. В то же время произведение очень интересно с точки зрения своих художественных особенностей и является, безусловно, одним из лучших образцов лирики Лермонтова.
Стихотворение «Завещание» следует отнести к ролевой лирике. Оно написано от лица воина, который умирает на чужбине и просит другого человека (возможно, земляка) выполнить несколько поручений. Образ умирающего весьма таинственен. Среди ученых нет общего мнения о том, солдат это или дворянин, возможно, разжалованный и сосланный на Кавказ. С одной стороны, речь героя имеет немало черт «простого» разговора, «народной» речи: «лекаря», «сказать по правде» и прочее. В то же время он обладает и чертами интеллигента: трудно предположить, что крестьяне ждали от сына частых писем («скажи, что я писать ленив…»), заметно стремление героя к анализу своего места в жизни, ощущение одиночества, выброшенности. Можно предположить и стремление заглянуть в душу простого солдата, придать его психологическому облику черты своей личности, и стремление создать некий всеобъемлющий «общий» образ героя, показать, что такое горе внесословно.
Речь воина не отличается богатством тропов и образов. Напротив, она подчеркнуто конкретна, однозначна. Чуть ли не единственный эпитет («пустого» (сердца)) поэтому смотрится очень ярко. С точки зрения лексики речь очень точна и незамысловата, а эмоциональность говорящего прорывается в синтаксисе. Воин перебивает самого себя, не оканчивает фразы, использует инверсию («моей судьбой, сказать по правде, очень никто не озабочен», «соседка есть у них одна…» и т.д.) – это говорит о внутренней эмоциональности, горечи, которая скрывается говорящим, но все же проявляется в строе его речи. Кроме того, такие строки («Смотри ж... Да что?», «А если спросит кто-нибудь...Ну, кто бы ни спросил…») создают иллюзию прерывающейся устной речи. Говорящему с трудом даются его слова: он не привык обнажать душу и даже перед смертью ему трудно высказать все, что у него на сердце.
Той же цели служит и строфика. Стихотворение и композиционно, и ритмически делится на четыре части, четыре восьмистишия. В каждом одно четверостишие с перекрестной рифмовкой и одно с парной. Причем в каждой строфе последние строки имеют женскую клаузулу, как бы предполагая возможность развития мысли, а не обрубая ее ритмически (что получилось бы с мужской).
В первой мы встречаем что-то вроде экспозиции: понимаем, кто герой ролевого стихотворения, что с ним случилось, его отношение к собеседнику (обращаясь «брат», он подчеркивает свое доверительное отношение).
Три последние строфы – три стороны жизни человека: отношения с родиной, отношения с родителями, любовь. Три трагедии. Переходя от трагедии к трагедии – от строфы к строфе – герой ролевой лирики преодолевает событийные границы произведения, переходя из одного «семантического поля» в другое: что-то типа иронии, за которой прячется настоящее чувство долга и любви к Родине, звучит в первой строфе (автор не хочет обнажать свою душу, отделываясь общими фразами для всех, «кто бы ни спросил»); нежность к родителям, тоже сдержанная, но очевидно глубокая, заметна во второй; горечь, ревность, обида ощущаются в третьей.
Герой стихотворения видит себя одиноким, в почти полной изоляции от мира. Он как точка, внеположенная по отношению к бытию. Его близкая кончина не проводит эту границу, а лишь делает ее явной: она уже существовала прежде. Герой с легкой иронией говорит о своей смерти «за царя» - того жалкого официального патриотизма ему недостаточно, душа ищет более тесной, глубинной связи с землей, нежели просто «поклон», посланный «родному краю». Вспоминается сразу и «странная любовь» Лермонтова к Отчизне, и его горечь при виде «немытой России».
Герой любит родителей («было б жаль Мне опечалить их…»), но это прошлое, безнадежно далекое: он даже не знает, живы ли они, а в философском плане прошлое для него давно умерло.
Любовь не удалась: соседка, по мнению умирающего, о нем не спросит. Ему кажется, что у нее пустое сердце – конечно, оно «пустое» лишь потому, что она не любит героя. Если бы она и в самом деле была «пустой», не способной на чувство, с чего бы ей плакать о погибшем воине?
С трех сторон мир закрыт для героя стихотворения, выход лишь в смерти, так что при своей трагичности смерть его выглядит закономерностью. Мне кажется, это говорит о модусе трагизма, ведь в данном произведении внутренне «я» оказывается шире роли, которая отведена герою в миропорядке: он не может найти себя в мире. В.Г.Белинский писал об этом произведении: «…Это похоронная песнь жизни и всем ее обольщениям, тем более ужасная, что ее голос не глухой и не громкий, а холодно спокойный; выражение не горит и не сверкает образами, но небрежно и прозаично… Мысль этой пьесы: и худое и хорошее — все равно; сделать лучше не в нашей воле, и потому пусть идет себе как оно хочет…»
Такое восприятие действительности было свойственно Лермонтову, который остро ощущал несоответствие мира и личности. Неудовлетворенность действительностью, видение выхода в смерти звучит в таких произведениях поэта, как «Дума», «Мцыри», «Пленный рыцарь» и другие. Одиночество как неизбежное ощущение человека, который не может найти себя в мире, - один из сквозных мотивов лирики Лермонтова. Конечно, оно было обусловлено и исторической ситуацией реакции, процветанием тайной полиции и фактически открытого доносительства.
В каком-то смысле в этом стихотворении можно увидеть и предсказание Лермонтовым собственной скорой кончины, что было не просто данью романтической традиции, но и реальным внутренним ощущением поэта, и нашло отражение во многих его лирических стихотворениях («Не смейся над моей пророческой тоской…», «Нет, я не Байрон, я другой…», «Сон» и др.)
Таким образом, можно сказать, что стихотворение «Завещание» при подчеркнутой простоте и логичности формы передает глубокие и трагические размышления поэта о личности в мире, о жизни человека, вытесненного из границ дорого и важного для него на периферию существования, не имеющего для него ценности, следствием чего может быть только смерть – физическая или духовная. Умышленный контраст между простотой и незатейливостью формы и глубиной и сложностью содержания как раз и призван указать на контраст между внешней и внутренней жизнью человека.